До «Детей Арбата», «Одного дня Ивана Денисовича», «Архипелага ГУЛага» были рассказы мамы. Вернее, фрагменты её детских воспоминаний, которыми она делилась со мной школьником. Из этих рассказов я стал постепенно понимать, что детство и юность мамы пришлись на какие-то страшные времена.
Мама никогда не отзывалась плохо о Сталине, но и никогда не была коммунисткой, верила в Бога и в то же время всегда безмерно была благодарна стране, в которой «прожила лучшие годы своей жизни» и, как подавляющее число людей ее возраста (83 года), скучает по сей день по СССР.
Детство и юность мамы пришлись на годы сталинского режима. Она была из многодетной семьи, их было у родителей десять. Жили они в большом селе. Их дом находился рядом с базарной площадью, куда в рыночные дни стекалось очень много народу. Среди покупателей и торговцев нередко встречались приезжие и из других областей - настолько популярна была карачевская ярмарка..
Детворе, как полагается, нравилась эта базарная сутолока. Находясь в гуще базарной суеты, они невольно становились свидетелями различных перипетий в жизни взрослых. Несмотря на то, что с каждым годом «жить становилось лучше, жить становилось веселее!», судя по рассказам мамы, людей в то время не покидало постоянное чувство тревоги. Никто не был застрахован от навета соседа, «приятеля», завистливого дальнего родственника, а то и просто знакомого.Поводы для доноса своей нелепостью поражали даже мое детское сознание Например, один житель села в базарный день напевал как бы про себя незатейливую песенку, в которой были слова: «Николашка-дурачок, хлеб лишь стоил пятачок…». Кто-то сообщил об этом "куда следует", ибо почувствовал в этой песенке намек на восхаление царских времен, Мужика забрали ночью. Больше его в деревне никто не видел. И таких историй мама рассказывала множество.
Однажды по глупейшему доносу чуть не канул в лагерях мой дед. Во время обеденного перерыва он решил помочь в поле своей многодетной семье. Сообщили в органы, что дед «путает общественное с личным». Избежал печальной участи, благодаря порядочному человеку, который немало рисковал, выгораживая дедушку. Дед был фронтовиком, пришел с войны весь в медалях и ранениях. От ран вскоре после возвращения и скончался.
Воспоминания папы о своем детстве, где «жестким сталинским порядкам» тоже отводилось немало места, образу Сталина ничего доброго не прибавили. В результате задолго до повторных громогласных ( во времена перейстройки) разоблачений культа личности я сформировался с антисталинским комплексом. Я от этого комплекса особо никогда не страдал. Но страдали и страдают некоторые мои коллеги. Они знают, что человеческие слабости - малодушие, трусость и другие, - я оцениваю через призму 37-го года.
Вот смотрю на человека и представляю, сколько человеческих жизней из-за его малодушия пострадало бы в 37 году. Другим восхищаюсь, ибо уверен, что благодаря стойкости его духа моя семья, также как и когда-то семейство моего деда, трагической участи, наверняка бы, избежало.
Поэтому, когда меня предают, а потом просят прощение я, конечно, на словах прощаю. А сам про себя с ухмылкой думаю: «Что у меня просить-то прощения? Ведь меня уже нет! Я уже расстрелян!»
Journal information